Школа в меняющихся условиях
На прошлой неделе Россия отпраздновала День учителя. Этой традиции в нашей стране уже более полувека, и мы привыкли в этот день поздравлять педагогов, наставников, Учителей с большой буквы, которые открывают нам вечные ценности, и прежде всего – школьных преподавателей, первых, кто знакомит нас с наукой жизни. Но кем в современном обществе является школьный учитель и каковы перспективы развития российского школьного образования вообще и новокузнецкого в частности – об этом мы поговорили с Владимиром Пересыпкиным, кандидатом педагогических наук, директором МБ НОУ «Лицей №11» Новокузнецка.
– Владимир Николаевич, в 2007 году бывший министр образования РФ Андрей Фурсенко на молодёжном форуме в Селигере заявил, что цель современной школы – «взрастить квалифицированного потребителя» (в противовес человеку-творцу, формировавшемуся советской системой образования). Какие итоги можно подвести спустя 10 лет после этого заявления? Выполняет ли школа эту задачу? И должна ли была появиться эта цель для российского образования, стоило ли менять советскую модель?
– Я начну с советской школы. Многие из нас учились в ней, а на детских впечатлениях, к сожалению, можно легко спекулировать. Например, говорить о том, что советская школа воспитывала некоего «человека-творца». Я не знал об этом, будучи ребёнком и учась в этой самой советской школе. Я не знал, что мы самая читающая страна, пока мне это не объяснили. То есть я хочу сказать, что сама постановка проблемы основана на мифах. Безусловно, у советской школы была масса преимуществ, в первую очередь, идеология. Её наличие упрощало построение образовательного процесса. Когда идеологического стержня нет, появляется вакуум – мы не знаем, к чему нам стремиться. Фурсенко сказал, что нужен «грамотный потребитель». В каком плане? Если в бытовом, то я бы сказал – мелковато плаваем. В меняющихся условиях человек быстро адаптируется, и воспитывать грамотного потребителя школе нет необходимости – сама жизнь сделает это намного быстрее и лучше. Для образования, конечно, нужно ставить более высокие, высокодуховные цели. Возьмём, к примеру, ФГОС, федеральный государственный образовательный стандарт. В нём прописаны результаты получения образования школьниками на каждый год обучения, их компетенции, и в каком-то смысле в обобщённом виде это и есть наши цели. И там, конечно, нет термина «квалифицированный потребитель».
– Тем не менее, вопрос «чему учить?» – один из главных вопросов в педагогике. Как, по-вашему, мы сегодня должны на него ответить?
– Вопрос сложный. Ответ на него у учителя формируется исходя из государственного заказа – понимания, каким государство хочет видеть своего гражданина. Поэтому в каком-то смысле государство «деформирует» нас всех. Если создавать обобщённый образ сегодняшнего выпускника, то это, безусловно, личность думающая, способная к глубокому анализу. Ведь посмотрите, как прекрасно ребята справляются с ЕГЭ по русскому языку и литературе! В определённом плане можно говорить о том, что мы воспитываем «человека-творца». Этого термина тоже нет в ФГОС. Но там указано формирование умения мыслить, способности к критическому анализу. Поэтому, каким бы это ни показалось странным, ФГОС в своих девизах достаточно близок к советской школе. Другое дело, что жизнь сейчас настолько динамична, что школа не успевает за ней, и при поверхностном взгляде может показаться, что «потребитель» «выигрывает».
– То есть школа уже не играет такую важную роль в формировании личности, как раньше?
– В определённой мере да. И это ни плохо, ни хорошо. Просто формат жизни изменился. В советское время школа занимала важную, огромную часть жизни – сейчас её занимает Интернет, телевидение и социум.
– Каким путём в таком случае идти современной школе? Попытаться подчинить Интернет своим задачам?
– Подчинить – не совсем подходящее слово. Скорее встроиться. Школа должна влиться в эту динамично развивающуюся систему и стать её частью.
– Кто же тогда они, сегодняшние школьники, которые во многом сформированы Интернетом, телевидением?..
– А вы спросите у них, кто их кумиры, и поймёте, кто они сами. Кумирами советских школьников, скажем, 1960-1970-х годов были поэты, барды, олимпийские чемпионы. Сегодня кумиры – киберспортсмены, блогеры и другие – в рамках Всемирной паутины. И это показательный момент, ведь Интернет предполагает практически неограниченную свободу выбора информации, этих кумиров, по большому счёту, никто не навязывает. Дети буквально живут в Интернете, в виртуальном мире, и это реалии сегодняшнего дня, в которых школа работает.
– Такое бурное развитие информационных и цифровых технологий, которое, как Вы уже сказали, большое влияние оказывает на школьников, какой даёт результат – у нас сейчас больше «физиков» или «лириков»?
– По большому счёту, это соотношение не меняется со временем. Корректировки здесь могут внести генетическая предрасположенность и наличие своего рода моды в обществе. Кроме того, остро стоит вопрос трудоустройства – тот самый государственный заказ. Сегодня государство берёт курс на «физиков», что проявляется в военной риторике, развитии науки для соответствующих целей, агропромышленного комплекса. Ещё лет восемь назад была другая тенденция – юристы и экономисты, то есть «лирики».
– Новые школьные предметы – уже введённые в программу («Основы религиозных культур и светской этики») и планируемые («Робототехника», «Астрономия»); предложения по введению в школьную программу занятий по безопасному селфи, трезвости, семейным ценностям, экономической грамотности, общественно-полезного труда… Они, кажется, подтверждают эту тенденцию – нужны «физики»? Как Вы в принципе оцениваете целесообразность таких «предметных» инициатив?
– Моё убеждение – набор школьных дисциплин если и должен меняться, то крайне осторожно, пусть даже новые предметы кажутся актуальными и цели ставятся благие. Школа должна быть максимально консервативной. Есть ещё одна проблема – как правило, новые предметы в школе некому вести. Какой учитель-предметник должен, скажем, вести «Основы семейных ценностей»? При введении новых дисциплин школа должна быть готова к этому в кадровом и материально-техническом планах. Опять же должен быть социальный заказ на этот предмет и, соответственно, на государственном уровне должна быть выстроена система подготовки нужных специалистов. И тогда можно вести эти предметы факультативно.
– С инклюзивным образованием – та же ситуация? Готовы ли сегодня школы, учащиеся и их родители к такой форме обучения?
– Да, сегодня наши школы не готовы, прежде всего в материальной составляющей, к такого рода образованию. Тем не менее, я считаю, что за инклюзивным образованием будущее – если мы хотим развиваться как общество толерантное, в высшей степени гуманное. Дети с разными диагнозами, заболеваниями, которые допускаются по медицинским показаниям к обучению среди «здоровых» сверстников, должны обучаться вместе с ними – в классно-урочной форме и иных. И вновь встаёт материальный вопрос, вопрос кадровый. Что касается родителей, то готовность к этому приходит со временем. У меня был опыт – лет десять назад я посещал Чикаго, и нам показывали разные школы, в том числе с инклюзивным обучением. У них позитивный опыт, хотя американцы признаются, что сами не сразу привыкли к присутствию учеников с ДЦП, на инвалидных колясках. Так что этому нам ещё предстоит научиться.
– Устный экзамен по русскому языку как допуск к ГИА и сочинение как допуск к ЕГЭ – насколько, на Ваш взгляд, сегодня необходимы эти нововведения?
– Сразу скажу: я из тех, возможно, немногих педагогов, кто обеими руками за ЕГЭ как модель экзамена. Я всегда внутренне противился поговорке среди учителей: три пишем, два в уме. ЕГЭ сделал мощнейший шаг к тому, чтобы мы этого не делали. То есть как потопал, так и полопал. И это справедливо. Однако я категорически против таких «допусков». По закону педагогический коллектив школы имеет право допуска ребёнка до итоговой аттестации. Такие дополнительные экзамены перед ГИА и ЕГЭ означают, по сути, что государство не доверяет педколлективу. Но даже если отбросить эту мысль – почему выделяется русский язык? Почему бы не сделать допуски по всем предметам? Опять же, эти сочинения проверяют сами учителя из этой же школы… Короче, я категорически всякого рода допусков к экзаменам. Если мы ребёнка довели до конца учебного года, оставьте учителю право его допуска к экзамену без дополнительных «экзекуций».
– Но ведь ЕГЭ – такой же результат недоверия к учителям?
– Да. Кстати, советская школа как раз учила главному – доверию. Человеку нужно доверять, человек человеку друг, товарищ и брат. Сегодня Интернет, телевидение и так далее воспитывает в нас иное – доверять нельзя никому. Я не критикую – я констатирую факт. Таковы реалии.
– Владимир Николаевич, как Вы оцениваете ситуацию, сложившуюся с ролью самого учителя – он сегодня становится наставником, помощником, сопровождающим процесс образования, тьютором, но не Учителем?
– Я считаю, что это большая ошибка нашего государства. Мы уронили статус учителя – зарплатой педагогов и отношением к школе. Учитель стал обслуживающим персоналом. А ведь через отношение к школе у человека формируется отношение к государству. Школа – один из первых государственных институтов на жизненном пути человека. Отношение к школе как к сфере услуг породит такое отношение ко всем госинститутам. Тут яркий положительный пример отношения государства к школе – Финляндия. В Европе становится общепризнанным фактом, что финское среднее образование – лучшее. А секрет прост. Все финские школы имеют одинаковый статус – и по документам, и по факту. Нет лицеев и гимназий, есть просто средние школы. Мы же привыкли к рейтингам, ранжирам, топам. А ведь само понятие лучшей школы означает, что есть худшие – задумайтесь об этом. Это порождает социальную напряжённость, которую мы искусственно создаём своими руками. Разве есть среди школ место соревнованию? Все школьники должны иметь одинаковые условия, поскольку по Конституции все дети имеют право на получение качественного государственного образования.
– В России развивается институт частных образовательных учреждений. Первая частная школа в Новокузнецке в этом году открыла набор в первые классы. Как Вы оцениваете перспективы работы таких учреждений и насколько масштабен, по-вашему, сегодня общественный запрос на подобные школы?
– Прежде всего, думаю, такие школы как раз эту социальную напряжённость и снимут. Школьники будут получать образование в условиях, когда все, с кем они обучаются, равны. Что касается социального запроса – безусловно, он есть. Это подтверждается тем, что это коммерческий проект, то есть риски просчитаны. Поэтому хорошо, что у родителей с высоким достатком появляется возможность определить своих детей в частные школы.
– Всё популярнее среди родителей становится такая форма получения среднего общего образования их детьми, как семейное обучение. Чем, на Ваш взгляд, эта популярность обусловлена и насколько качественное образование семейное обучение позволяет получить?
– В данный момент в нашем обществе семейное обучение допускается в довольно редких случаях – если получение образования в школе создаёт угрозу жизни ребёнка, например, когда по каким-то причинам ему опасно появляться в обществе, и если ребёнок имеет тяжёлое заболевание, то есть по медицинским показаниям. Остальное – лишь каприз родителей, и я противник именного такого семейного обучения, поскольку важность социальной адаптации надо учитывать. Если общество кардинально поменяется в своём укладе, возможно, форма получения образования также поменяется. Возможно, это будет как раз семейное обучение. Хотя это, я думаю, вопрос очень отдалённого будущего.
Просмотров статьи: 1585